— Вы с ума сошли, Максим Лукич!
«Ну, суд!.. — угнетенно подумал подсудимый. — А того не знает, что честь всегда лучше бесчестия…»
Обвинение «по совокупности» распадалось на целый ряд дел, тех заурядных дел, о которых не стоило бы даже говорить. Отправным пунктом послужило «дело купца Максунова», заключавшееся в следующем. Степной купец Максунов приехал на Ирбитскую ярмарку, где у него была торговля бараньим салом. Ярмарка была бойкая, и Максунов расторговался своим товаром. Под конец, когда сводились счеты, к нему является молодой человек, по фамилии Калачиков, служивший раньше приказчиком у обанкротившегося купца Шершнева.
— Степан Иваныч, не знаете ли где мне местечко? — спросил молодой человек. — Вот полгода без дела шатался… Думал, в Ирбитской подыщу занятие, а вот ярмарка кончилась, а я все в той же коже.
Максунов видал раньше Калачикова и пожалел. Что же, в самом-то деле, со всяким может беда приключиться, а парень совсем молодой; не умереть же ему с голода. Полученный на ярмарке барыш тоже много способствовал благодушному настроению Степана Иваныча.
— Вот что, молодец, скажу я тебе, — ответил он: — места у меня тебе нет, а помочь могу… Первое дело, отсюда я проеду на Степную ярмарку, так айда со мной. Мне все одно прогоны-то платить, а там, может, что и придумаем…
Конечно, Калачиков согласился, и они отправились в дорогу вместе. До Степной ярмарки было дней пять пути, но зимой эта дорога легкая, а шубы у Максунова, как печи с герметическими заслонками. Одел он и Калачикова, который щеголял в сак-пальто с барашковым воротником. Едет Максунов и все жалеет своего невольного спутника. Приехали в Степную, — Максунов по своим делам, а Калачиков опять место ищет. Искал-искал, ничего не нашел. И Максунов за него хлопотал — ничего не выходит. Такой уж, значит, незадачливый человек уродился, что все у него клином. Только возвращается раз Максунов к себе в номер, а Калачиков висит на душнике. Вот так фунт… Что называется, поблагодарил за хлеб, за соль. Конечно, и записка: «В смерти моей прошу никого не обвинять». Одним словом, все в порядке устроил, как в газетах об таких делах описывают.
«Нечего сказать, ублаготворил!..» — подумал Максунов и сейчас же послал за полицией.
Как бывалый и тертый человек, он ничего особенного не боялся. Конечно, неприятно, хоть до кого доведись, а больше и ничего. Мог бы человек из благодарности в другом месте где-нибудь удавиться… Ну, да что тут толковать: и жить не умел и умер скверно. На заявление в полицию явился сам заседатель Максим Лукич. Максунов встречался раньше с ним, кучивали даже вместе, а поэтому он и отнесся к нему за панибрата.
— Вот какой гостинец, Максим Лукич…
— Да-с, казус не маленький, — отвечал загадочно Максим Лукич. — Надо будет обыск небольшой сделать у вас… Конечно, я понимаю, что не вы же его удавили, но нельзя-с, форма. Сам подневольный человек…
— Зачем обыск, Максим Лукич? Помилуйте, у него решительно ничего не было, и привез-то я его сюда в своей шубе.
Одним словом, Максим Лукич сразу повел дело к «данным», а Максунов уперся: нет уж, извините, не прежняя пора, чтобы за здорово живешь и т. д. Максунов бывал и в Нижнем, тоже видал людей. Что же, он готов сделать благодарность, но в свое время, а не так, чтобы, например, вам прямо наступили на горло, и вынимай из кармана «данные». Наконец, это не по-товарищески, а еще вместе у арфисток путались.
— Делайте обыск, ежели это вам нравится, — заявил обиженный Максунов. — Здесь все мое, кроме вот этого мертвого тела…
Заседатель принялся за свое дело, а Максунов сидит и только посмеивается. Этакая старая крыса, что придумал! Пусть пороется. Максим Лукич действительно поусердствовал. Не только перерыты были все чемоданы и разные дорожные вещи, но даже подпороты шубы и подушки.
— Кажется, теперь все-с? — спрашивал Максунов.
Последним Максим Лукич осматривал небольшой дорожный чемоданчик с разными бумагами, приходо-расходными книгами и счетами. Пересмотрев все, он остановился на конверте с надписью: 200 р. В конверте оказалось всего 12 р.
— А это как, по-вашему, называется? — спросил Максим Лукич, показывая конверт.
— Никак не называется: конверт, а в конверте 12 рублей денег.
— Так-c… А надпись «200 рублей» что означает?.. Это, государь мой, называется подлогом. Да… Это, государь мой, значит, что вы ездите по ярмаркам да обманываете публику.
Впрочем, что тут толковать: улика налицо, а мы составим протоколец.
У Максунова лицо вытянулось. Был составлен протокол, подписан понятыми, скреплен Максимом Лукичом, а Максунов был подвергнут предварительному заключению.
— Максим Лукич, да ты послушай, перестань шутить… — попробовал он уговорить поднявшегося на дыбы заседателя. — Ежели уж на то пошло, так я могу сделать благодарность…
— Поздно, государь мой, — печально ответил Максим Лукич. — Вот ты, борода, думаешь, что был два раза на ярмарке в Нижнем, так и расширился… Нет, погоди, я тебя укорочу!.. Будешь помнить Максима Лукича…
Дело о подлоге пошло законным ходом, а Максунов просидел в тюрьме ровно восемь месяцев, пока не был назначен в Западную Сибирь новый суд и пока его дело не попало в руки нового следователя, ахнувшего от изумления. Максунова, конечно, немедленно освободили от заключения, и Максим Лукич занял его место в качестве подсудимого. Таким образом, максуновское дело послужило только исходной точкой, а там посыпались новые дела без конца: подлоги, вымогательства, хищения в самой разнообразной форме и вообще превышение власти. Максим Лукич орудовал в степи, как своего рода царек. Но у каждого специалиста есть непременно свой конек, а таким коньком сибирского заседателя были мертвые тела. Он перевозил их с места на место и получал «данные» на этом пути со всех. Одно мертвое тело он завез на мельницу, другое — к попу на погреб и т. д.